К 110-летию канонизации Серафима Саровского. ПУТИ ГОСПОДНИ…
Алексей Хомяков
«Необыкновенно даровитый человек, обладавший страшной эрудицией, он, как средневековые рыцари, караулившие Богородицу, спал вооруженный». Это об Алексее Степановиче Хомякове так красиво сказал знаменитый философ Герцен, исповедовавший прямо противоположные взгляды.
Хомяков родился в 1804 году в Москве и, обладая выдающимися диалектическими способностями, стал лидером славянофильства. Это был серьезный противник либералов, отстаивавших исключительно западный путь развития России и игнорировавших ее самобытность. Тот же Герцен, которого не вовремя «разбудили» декабристы, еще так высказался о нем: «Ум сильный, подвижный, богатый средствами, памятью и быстрым соображением… Во всякое время дня и ночи он был готов на запутанный спор и употреблял для торжества своего славянского воззрения все на свете…».
Кстати, Хомяков и Мотовилов при всем различии их социального положения в главном очень похожи — это были истинные рыцари Церкви. Они оказались похожими и в отношении к движению декабристов — масонскому по духу. Будто бы передалось им это возмущение от помутившегося источника на Дальней Пустынке, когда к старцу, ласковому ко всем паломникам, приходил один из будущих заговорщиков и был им изгнан…
На собраниях западников Хомяков бывал частенько и опровергал политические мнения Рылеева и Одоевского, настаивая, что всякий военный бунт сам по себе безнравственен. А Рылееву в том обществе смотрели в рот. Однажды Хомяков довел этого оракула до белого каления, логично доказав пагубность переворота: «Вы хотите военной революции. Но что такое войско? Это собрание людей, которых народ вооружил за свой счет и которым он поручил защищать себя. Какая же тут будет правда, если эти люди, в противность своему назначению, станут распоряжаться народом по произволу и сделаются выше его?»
Рассерженный Рылеев убежал с вечера домой. Вот таким непревзойденным полемистом был Алексей Степанович. Он считал, что идеал социальной жизни дан человеку в Церкви, как «единстве в свободе на основе любви» и что народ значительнее и существеннее государства. Сама верховная власть покоится на том, что народ признает ее властью…
Кроме всего прочего, Хомяков был прекрасным поэтом. Не меньшую роль в его жизни играли занятия сельским хозяйством, проекты улучшения быта крестьян, живопись и семейные заботы. Он изобрел ружье, стрелявшее дальше обыкновенных, сеялку, на которую получил патент из Англии, нашел средство от холеры, устроил винокуренный завод, лечил крестьян… Однако главное — это его отношение к Церкви. Он был замечательным богословом, философом, филологом, историком и публицистом.
И Екатерина Языкова, с ее углубленной религиозностью, чувствовала себя рядом с Алексеем Степановичем особенно хорошо. Понятно, что жизненный путь такого человека не мог не пролегать через Саровский монастырь.
Катенька в судьбе еще одного Николая
Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. Слава безумцам,
которые живут себе, как будто они бессмертны.(Е.Щварц, Г. Горин «Обыкновенное чудо»)
Хомяков очень любил свою жену. Да и Катеньку без преувеличения можно назвать необыкновенной женщиной, коль ее ценили и любили такие выдающиеся личности. В числе друзей их семьи были известнейшие люди России, в том числе и Николай Васильевич Гоголь. Однако семейная идиллия длилась недолго. Умерла Екатерина тридцати пяти лет от роду, оставив на руках безутешного Алексея Степановича семерых детей. Жизнь его раздвоилась. Днем он работал, читал, занимался своими будничными делами. Но когда наступала ночь, начиналась для него другая пора. Вот как пишет
«Далеко за полночь я проснулся от какого-то говора в комнате. Он стоял на коленях перед своей походной иконой. До моего слуха доходили сдержанные рыдания. Это продолжалось до утра. На другой день он вышел к нам бодрый и веселый. …От человека, который сопровождал его повсюду, я слышал,.каждую ночь…"
Но не только Алексей Степанович безутешно убивался по Катеньке. Видимо, и для Гоголя она была тем спасательным кругом, за который он из последних своих душевных сил цеплялся. Не стало ее, канул в омут вечности и он…
Не все знают, что Гоголь при жизни страдал татефобией — страхом погребения заживо, поскольку после перенесенного малярийного энцефалита был подвержен обморокам с последующим продолжительным сном. И он патологически боялся, что во время подобного состояния его ошибочно примут за умершего. Более десяти лет (!) он не ложился в постель. Ночами дремал, сидя или полулежа в кресле или на диване. Если и раньше, по выражению Аксакова, у Гоголя «нервы были вверх ногами», то теперь его состояние было тяжелейшим: врачи считали, что психотравматической ситуацией, усугубившей душевную болезнь Гоголя, стала скоропостижная смерть Хомяковой. Он находился в состоянии депрессивного ступора: лежал на постели прямо в халате и сапогах, отвернувшись лицом к стене, с ввалившимися щеками, запавшими глазами, тусклым взором… Ни с кем не разговаривал, был погружен в себя и молча ожидал смерти.
Невосполнимая потеря вызвала у писателя острое нежелание жить… Ночи напролет он изнурял себя молитвами, стоя на коленях перед образами. Именно тогда он и сжег второй том «Мертвых душ»…
Во сне (чего Гоголь так боялся) у него остановилось дыхание… Умер он менее чем через месяц после ухода Екатерины. А тогда, перед ее гробом, Николай Васильевич произнес загадочные слова: «Ничего не может быть торжественнее смерти. Жизнь не была бы так прекрасна, если бы не было смерти».
Корень и основа
В твоей груди, моя Россия,
Есть также тихий, светлый ключ:
Он также воды льет живые,
Сокрыт, безвестен и могуч. (А.Хомяков)
Высокую оценку лирическому дару Хомякова давали Пушкин, Толстой, Достоевский, не говоря уже о его близких друзьях — Гоголе, Погодине, Аксаковых, Киреевских, Языкове, Самарине… Даже ревностный Иван Тургенев признавал, что в знаменитых литературных салонах Москвы 1840−1850 годов он «играл роль первенствующую, роль Рудина». Как поэт религиозной мысли Хомяков был чрезвычайно популярен, уступая место по силе своего влияния только Пушкину и Лермонтову. Вот что напишет о нем его мемуарист Д. Свербеев:
«Поэт, механик и филолог,
Врач, живописец и теолог,
Общины русской публицист
Ты мудр, как змий, как голубь чист».
Для понимания духа и смысла творчества Хомякова уместно вспомнить роман
Хомяков призывал «отбросить всякую мысль о том, будто возвращение к старине сделалось нашей мечтою. Конечно, нет. Но путь пройденный должен определять и будущее направление. Если с дороги сбились, первая задача — воротиться на дорогу». То есть глубинное течение мысли философа определяется необходимостью сохранения лучших духовных традиций: «Требуется придерживаться той столбовой дороги, которая определяет нравственное состояние личности и общества. Перевоспитать общество, оторвать его от вопроса политического… заставить его заняться самим собой, понять свою пустоту, свой эгоизм и свою слабость — вот дело истинного просвещения». Не правда ли, как это созвучно словам святого Серафима: «Спасись сам, и тысячи вокруг тебя спасутся»?
А уже после посещения Сарова в письме
Спустя 55 лет старший сын Хомякова, Дмитрий, наткнувшись в третьем томе сочинений отца на эту триаду, сопоставимую по своей концептуальной силе с триадой «Православие, Самодержавие, Народность», был тоже весьма удивлен тем, что автор ставит Саров в параллель с Кремлем и Киевом: «Надо было очень высоко ценить подвиги и народную славу Серафима, чтобы признать за Саровом значение корня и основы».
А тогда даже речи не было о канонизации преподобного Серафима! (Вероятно, ученым предстоит серьезная работа по прояснению этого загадочного места в модели русского мира, каким его видел наш выдающийся мыслитель.)
Если сравнить разные интуиции великих людей о духовном пути России, возникшие в начале ХХ века, то у Гоголя, братьев Киреевских и Достоевского такой «основой русской жизни» является Оптина пустынь, у Розанова и Павла Флоренского — Троице-Сергиева Лавра. В этом смысле интуиция Хомякова о Саровской пустыни стоит особняком.
Почему именно саровский тип духовности включен Хомяковым в триаду «корня и основы», хотя очевидно, что оптинский путь был, бесспорно, ему известен через свидетельства Гоголя? Скорее всего, потому, что саровский путь — путь именно преподобного Серафима, единственный, неповторяемый, путь личного подвига. В этом смысле у Алексея Степановича было некое понимание смысла христианской жизни «по Серафиму» — стяжании Духа Святого. Хомяков не мог читать свидетельства Мотовилова, но мог интуитивно ощущать это из услышанного о Серафиме. Или написал это «под диктовку» любимого святого?
Более того, по его мысли саровский вектор должен был стать вектором христианской Церкви вообще, а троица «Кремль — Киев — Саровская пустынь» есть не только прошлое, но, в меру наших интеллектуальных и духовных усилий, — будущее Отечества.
А ведь это так и случилось! Вдумайтесь хотя бы в потаенный смысл стихотворного эпиграфа этой главы… Хочется надеяться, что так будет и впредь!
Возможно, великому старцу уже давно это было открыто, равно как и то, что именно Хомяков выведет на бумаге такую оптимистическую философскую формулу. Возможно, он уже тогда знал, что напишут на своем знамени патриоты-славянофилы замечательные слова: «Единство — в свободе на основе любви!» Углубитесь всем сердцем своим и всем разумением своим в этот прекрасный девиз, дабы он остался в памяти и душе путеводной звездой, сопровождающей нас на протяжении всей жизненной дороги… Ведь преподобный Серафим глядит на нас ясными, небесными глазами и все знает о каждом из нас…
Иван СИТНИКОВ
Виктор Овражный