Военно-морская кавалерия

Курсанты военно-морских училищ знают: когда в царские времена во флоте нижние чины служили двадцать пять лет, иные матросы, подгуляв на берегу, засыпали и падали по пути на корабль. И тогда вступал в силу негласный морской закон: если матроса находили лежащим головой к кораблю, товарищам дозволялось перенести бедолагу в кубрик и уложить спать. Его, как правило, не наказывали. Но если пьяница лежал головой к берегу, то его после протрезвления с полной выкладкой ставили под ружьё, и он двенадцать часов кряду должен был отстоять штрафную вахту в назидание себе и другим.

И как эта кобыла в абсолютной темноте дальневосточной ночи (широта-то «сочинская») умудряется находить дорогу в кромешных зарослях?

Игорь сделал хороший глоток коньяка из бутылки и тихо улыбнулся, вспомнив, как лихо взнуздал помоечную гурманку куском срезанной бельевой верёвки.

А что было делать? Три часа ночи. Впереди тридцать километров малознакомой местности. Пешком на лодку до подъёма флага не добраться никак. Виновен по всем статьям всех когда-либо писаных уставов и кодексов. Налицо явные признаки морального и служебного разложения.

Еще вчера, в обед, всё было замечательно.

Лодка вернулась из автономного плавания. И надо же — вместо долгожданного отдыха командование немедленно поставило экипажу новую задачу: выполнение зачётной ракетной стрельбы. Усталым подводникам, вместо того, чтобы рвануть в посёлок к накрытым столам, к семьям и друзьям, пришлось идти в Конюшково для замены боевой ракеты на практическую.

В «Конюхах» на построении командир АПЛ благодарил личный состав за успешное выполнение задач в море и объявил результаты соцсоревнования по итогам «автономки». Третья боевая смена, в которой два месяца плавания нёс вахты Игорь, объявлена лучшей. С молчаливого якобы неведения находящегося на борту комдива (командира дивизии РПКСН), в награду за успехи в боевой и политической офицерам и мичманам смены-победительницы разрешен сход на берег. Отпускали, правда, только женатиков.

Такая дискриминация по признаку гражданского состояния успевшего размечтаться холостого Осипова ввергла в отчаяние, быстро перешедшее в военно-морской ступор. Ступор — это когда подводник сперва впадает в оцепенение, а потом его «несёт». В сознании снимаются все тормоза и блоки. И то, что всегда мучило (но терпел и сдерживался), святое и искреннее негодование вмиг изрыгает на голову любого начальника. Это нирвана. За неё и наказывать не принято. Её уважают.

Игорь не кричал. Он вещал, обращаясь ни к кому и ко всем сразу. И, как ни странно, его слышали все. Сочувствовали, понимая, что каждый мог оказаться на его месте.

Чудес не бывает, но невероятное произошло. Позволив потоку иссякнуть, командир сказал:

— Убедил. Старпом, Осипову «добро» на сход до нулей завтра.

Испытывать судьбу дважды в день глупо. Это известно каждому военному. Потому через пару минут после команды «разойдись» подводники, оставшиеся на пирсе покурить, наблюдали спину старлея, удаляющуюся в сторону сопок.

За эту пару минут Игорь успел спуститься в лодку, умыться, переодеться и занять денег. Главное было — оторваться на такое расстояние, чтобы посыльный, которого пошлет передумавший командир, догнал вне прямой видимости с корабля. Ибо тот, кто не хочет догнать, не догонит того, кто не хочет, чтоб догнали. Впереди — 9 часов жизни.

Не буду перечислять, что собирался совершить за это время молодой и полный сил мужчина, лишённый житейских радостей последние два месяца. Скажу только, что компенсации он хотел полной.

Не буду намекать, что из намеченного удалось. Пропущу 12 часов. Именно 12, а не 9, отпущенных командиром. Потому что, когда Игорь проснулся, было 3 часа ночи. Уже 3 часа он числился опоздавшим и был вне закона (т.е., вне прочного корпуса родного атомного подводного стратегического ракетоносца).

Новый отсчёт начался с минус 3. Тело и мысль разделились. Мозг лихорадочно перебирал варианты. Тело, не мешая мозгу, влетало в измятую форму. Ноги уже начали движение к двери, когда рука на ходу подхватила с журнального столика одну из двух бутылок коньяка, автоматически выбрав неоткрытую.

Пока тело отмеряло метры по ночному посёлку, в мозгу складывалась печальная картина. Автобусов по ночам нет. Денег нет. Надежды, что залётный таксист из Владивостока или Находки сдуру подкинет среди ночи 30 километров по щебёнке за бутылку коньяка, — никакой. Пешком не успеть.

Стоп… Это что за чучело? У мусорных баков, в свете уличного фонаря, зарывшись мордой в отходы, стояла почтенного возраста лошадь. Помахивая набитым репьями хвостом, она периодически извлекала голову из мусора, громко отфыркивалась и снова ныряла в бак за счастьем. Обычно этим занимались коровы, не желая карабкаться по сопкам в поисках не слишком жёстких пучков травы. Но это была лошадь, средство передвижения. И, значит, — шанс.

Высшее военно-техническое образование кораблестроительного факультета инженерного военно-морского училища, оконченного с красным дипломом, подсказало, как реализовать идею. Кусок стекла и бельевая верёвка, срезанная на площадке для сушки белья, довершили матобеспечение. Руки, приученные службой без сомнений браться за любую работу, по ходу постигая технологию, споро верстали задуманное. Подгоняло то, что лошадь могла выбрать из помойки всё интересное и уйти. Минут через пять было готово что-то вроде уздечки: верёвочная конструкция без претензий и с невероятным количеством узлов, обязанная эффективно управлять бесхозным помоечным крейсером. Взнуздать оказалось несложно. Оторванная похлопыванием по холке от аппетитной кучи картофельных очистков лошадь извлеклась из бака, посмотрела большими влажными глазами на офицера и обречённо подставила морду под то, что он держал в руках.

Приученная безропотно покоряться жёсткой, но справедливой воле хозяина, она не взбрыкнула и не пыталась уйти от сильно пахнущего спиртным человека в чёрном. Просто стояла и ждала, когда ему надоест разбегаться и, подпрыгнув, всем телом наваливаться ей на хребет.

С седьмой или восьмой попытки Осипову удалось вскарабкаться с бутылкой в руке на самую терпеливую в мире лошадиную спину. Там, наверху, он пришёл в себя, отдышался, распрямил потную поясницу и гордо скомандовал: «Но-о!».

Реакция была нулевая. И прежде, чем начать движение к спасению карьеры, Игорю пришлось сменить неэффективные крики на увесистые, но, кажется, нечувствительные пинки каблуками. Тяжко вздохнув, лошадь кивнула и, раскачиваясь во все стороны, двинулась туда, куда пинками, гиканьем и дёрганьем верёвки пытался направить её неадекватный всадник. Единственное, что ему так и не удалось — заставить «коннонерку» перебирать ногами чаще, чем она считала нужным.

Когда и где «приморская газель» сошла с дороги, напринимавшийся из горлышка бутылки Игорь не заметил. Он давно бросил дёргать бесполезные поводья и что есть сил пытался усидеть на избитой о спину «крейсера» корме, вцепившись обеими руками в грязную, спутанную гриву.

Знаете ли вы, что такое кустарник на склонах приморских сопок? Игорь теперь знает. Это стена, сбитая из трёхметровых кустов и жёсткой, как проволока, травы в человеческий рост. Для пущей крепости всё пропитано пылью и нашпиговано необычайно прочной, липкой паутиной. Через это месиво неуклонно продиралась последняя надежда старлея, неся его к неизбежной расплате.

Подъём военно-морского флага на флоте — не просто ежедневная процедура. Старшие товарищи учат: если с утра незаметно для командования отстоять построение, то реален шанс спокойно прожить до ужина. А поскольку самое большое поощрение — ненаказание, такой день можно считать удачным.

Самое страшное для офицера флота — без предварительного разрешения отсутствовать на подъёме флага. Состояние, в котором вышел на построение — дело второе. Если ты в строю, с тобой всё ясно. Можно поощрить, можно наказать, можно не заметить. Но если отсутствуешь — будь готов. Командование, лично прошедшее путь от инфузории до командира, неминуемо и на полную катушку включит изуродованное службой воображение и начнёт страховаться. Список взысканий и поощрений будет тут же подогнан под ожидаемую степень «залёта» и индивидуальность «залетевшего». Двадцать минут привычной работы — и готов служебный портрет затесавшегося в ряды.

Три длинных звонка: «Внимание!», прокатились по отсекам подлодки. И тут же — 3-кратная трель: большой сбор. Экипажу выйти и построиться на пирсе на подъём военно-морского флага. Сегодня эта команда касалась в основном счастливчиков-«женатиков», которые десять минут как прибыли на рейсовом автобусе и заканчивали по каютам переодеваться в Р. Б. Остальные давно торчали на пирсе, подставляя утреннему солнцу бледные «автономочные» физиономии.

— Становись! — скомандовал старпом.

— Равняйсь! Смирно! Равнение на средину. Товарищ командир! Экипаж подводного крейсера «К-417″ на подъём Военно-морского флага построен. Старший помощник командира.

— Есть! Здравствуйте, товарищи подводники!

— Здра… Жла… Т… щ… Ка… Вто… Ра!!!

— Вольно! Командирам подразделений проверить наличие личного состава и доложить!

Командиры подразделений вышли из строя, пошептались с командирами групп и старшинами команд и произвели доклад. Дольше других шептался со старпомом командир электромеханической боевой части, в составе которой проходил действительную старлей Осипов.

Снова прозвучало „Смирно!“, и старпом чётким шагом понёс командиру весть. Подчёркнутая уставная строгость выполнения строевых приёмов была оправдана: за всё на корабле отвечает командир; а у командира в бардаке всегда виноват старпом. Командир накануне принял ответственность, отпустив Осипова на сход. На борту комдив; человек опытный, он вчера ничего не комментировал. Теперь командиру вместо благодарностей и наград за успешное выполнение задач в море — ждать служебного и партийного взысканий. Представьте, что под горячую руку выяснится, что старпом не умеет ходить, как положено.

— Товарищ командир. Личный состав проверен. Отсутствует старший лейтенант Осипов.

Пауза повисла зловещая. Лишь неуместный треск кустов на ближайшей сопке нарушал ожидание апокалипсиса.

— Ну, ни хрена себе! — услышал старпом за спиной, — вот те и яблоки…

Сказано было негромко, но каждое слово внятно разнеслось над замершим в ожидании бури строем. Зашелестели робкие смешки.

Развернувшись, чтобы выявить виновника, старпом замер.

Такого Тамбов ещё не видел. Со стороны сопок к пирсу по вытоптанной площадке футбольного поля, едва передвигая копыта, тащилась грязная и измученная немолодая лошадь. Ну, лошадь… Старпома не поразил бы и бронтозавр, будь лишь чисто выбрит и одет по форме. Животное же было небрито, и выглядело неважно, но в нём ничего ужасного не было. Ужас был у лошади на спине.

Но тут с мостика скомандовали: — Смирно! — и по трапу на пирс спустился командир дивизии. Матёрый морской волк, он сразу почуял необычность происходящего на пирсе. Буркнул „вольно“, тотчас отрепетованное вахтенным офицером, и, стремительно закипая, двинулся к группе командования за разъяснениями. Как старший на борту, он вмиг стал ответственен за любое учинённое даже без его ведома безобразие. А что оно случилось, сомнений нет.

— Товарищ командир! Прошу разрешения поднять Военно-морской флаг и Гюйс, — запросил с мостика вахтенный офицер.

Комдив, уже набрав (совершенно для другого) полные лёгкие утреннего воздуха, поперхнулся. Флаг — это святое. Призвав годами натренированную выдержку, он скомандовал (просипел):

— Поднять.

— Поднять! — звонко отрепетовал, ставший как бы безобиднее и меньше командир.

— На флаг и гюйс, смирно! — раздалось с мостика. Строй замер.

Сознание Осипова давно работало в режиме „проблескового маяка“ на последнем издыхании. Интервалы между кадрами реального мира становились продолжительнее, кадры — короче. Последняя картинка была такая: грязная, спутанная паутиной грива, за которую надо держаться, чтобы не упасть. Кобылу мотало, как шаланду в шестибалльный шторм. Каждое качание в непредсказуемую сторону гарантировало новый взрыв боли в измочаленной о ненавистные кости лошадиной спины заднице. Пить хотелось страшно. Но, пить, тем более выпить, давно было нечего.

„Пи … пи … пи …“ — в отключившийся мозг вонзились сигналы точного времени. Хриплые, по-военному громкие динамики базы привычно поднатужились и взорвали тишину залива звуками военного горна.

Игорь очнулся посреди футбольного поля, верхом на лошади. Прямо перед ним, ошвартованная правым бортом к пирсу, сыто дремала родная субмарина. На пирсе в две шеренги был построен экипаж. Подводники стояли по команде „смирно“, офицеры, вскинув руки к вискам, отдавали честь. Все лица были обращены в его сторону.

Шестерёнки в голове не проворачивались. Туман беспамятства редел, но картина перед воспалёнными глазами Осипова не укладывалась в реальность. Из глубины сознания выстрелило: „Подъём флага! Точно!“

Правая рука дёрнулась вверх и замерла у виска. Левой Игорь пытался натянуть поводья. Но кобыла не реагировала на его усилия и всё той же расхристанной иноходью продолжала путь к подводному крейсеру.

… Получалось, что экипаж атомного ракетоносца во главе с командиром дивизии, отдавая честь и вытянувшись по команде „Смирно“, торжественно встречает со схода на берег заслуженного боевого товарища.

Строй стоял. Лошадь шла. Время застыло.

Вахтенный на мостике тоже отключился и, забыв дать команду „Вольно!“, взирал на въезжающую на пирс кавалерийскую группу.

Гулко грохотали по металлу копыта.

— Вольно! — очнулся комдив.

— Вольно! — подхватил старпом.

Офицеры опустили затекшие руки. Строй ожил и загудел. Комдив бросил:

— Экипаж вниз. Этого ко мне, на торец пирса, — и тяжёлой походкой, не предвещавшей хорошего, двинулся туда, где пирс обрывался, встречаясь с морем.

Побледневший командир выдохнул: — Старпом!

— Закончить объявления! — рявкнул тот ни к селу, ни к городу. — Экипажу приготовиться к осмотру и проверке оружия и технических средств. Все вниз! Вольно! Разойдись!

Шеренги рассыпались, грянул долго сдерживаемый смех. Молодые матросы (самые дисциплинированные), улыбаясь до ушей и оглядываясь, перебегали по трапу на корпус лодки. Офицеры и все сроком службы постарше, радуясь неожиданному развлечению, окружили лошадь.

— Да, Игорёк! Дело молодое, горячее. Мог бы найти кобылку помоложе! Как зовут? Игорь, познакомь!

— Отстаньте вы, подруга подводника — это святое.

— Игорь, а до Техаса так и не доехал?

— А меня одна подруга на такси привозила. Аккурат к подъёму флага успели. Целовались в такси всю дорогу. А ты целоваться будешь?

От взрывов хохота даже лошадь, предрасположенная выражать эмоции ржанием, испуганно вскидывала мохнатую морду, пряла ушами и нервно выбивала копытами по железу. Не реагировал только Игорь. Он вцепился в ставшую вдруг единственно надёжной лошадиную гриву и молча водил мутными глазами.

— Я не понял, для кого была команда „вниз“?

Истекавшая остроумием толпа быстро рассосалась, и старпом с замполитом приблизились к безобразию, которое ещё в прошлый полдень было одним из победителей соцсоревнования.

Безобразие было в коме. Небритое, мятое, исцарапанное кустарником, увитое обрывками паутины чудовище ничем не напоминало вчерашнего уверенного и искреннего в благородном негодовании боевого офицера. Печать отупения не только легла на лицо, но и щедро одарила небогатой, но колоритной палитрой.

— Осипов … Осипов … слезайте! — замполит подпрыгивал, ловя Игоря за рукав, чтобы стащить на землю. Но тот лишь таращился и отстранялся, когда его цепляла рука партии. Уморительная сцена принимала затяжной характер. Те, кто не успел спуститься, тормознули на корпусе, наслаждаясь представлением. Старпом, который, как и экипаж, не без причины недолюбливал хамоватого „представителя ЦК“, напустив серьёзный вид, наблюдал, как „бездельник в законе“ скачет вокруг Игоря и лошади. Сцена выходила за рамки приличия, пришлось вмешаться.

— А ну, спешиться, твою мать! — разнёсся его голос. Отнюдь не военно-морская команда все расставила по местам. Смех прекратился. Подводники стали спускаться в прочный корпус. Замполит перестал подскакивать, одёрнул РБ и с достоинством встал рядом со старпомом. Лошадь успокоилась. Даже Игорь, вздрогнув, зажмурился, а когда снова открыл глаза, стало ясно, что он „вернулся“.

— Старший лейтенант Осипов, ко мне!

Игорь покорно завалился на холку, со стоном перекинул ногу через костлявый круп и сполз по кобыле вниз. Процесс разделения всадника и лошади почти завершился, когда случилось непредвиденное. Ноги старлея, коснувшись пирса, продолжили складываться как разогретый пластилин; Осипов опустился на прохладное железо и замер в положении „смирно-сидя“. Подпирая себя рукой, он молча снизу смотрел на начальников и виновато улыбался.

— Комдив-три, помогите своему офицеру, — сказал старпом и отвернулся. Командир дивизиона живучести и подскочивший „механик“ (командир БЧ-5) с двух сторон подхватили Игоря. Им пришлось поддержать его в вертикальном состоянии, а потом помочь сделать пару шагов, прежде чем он смог передвигаться.

— Товарищ капитан 2 ранга, старший лейтенант Осипов по вашему приказанию прибыл.

— Так, Осипов, — ввернулся „замуля“, — Вас вызывает командир дивизии. Он там, на торце пирса. Шагом марш.

Игорь выдохнул: — Есть, — и, собравшись с духом, едва переставляя непослушные ноги, двинулся навстречу неизбежному.

Я знаю эту походку. Я видел её раньше. Так шёл к створу шахты на казнь после пыток в гестапо Олег Кошевой в фильме „Молодая гвардия“.

Как положено по Уставу, за пять шагов до начальников Игорь пытался перейти на строевой шаг, но едва не рухнув, бросил затею и остановился там, где поймал равновесие.

— Товарищ контр-адмирал! Старший лейтенант Осипов по Вашему приказанию прибыл.

Комдив стоял лицом к морю. Он заложил руки за спину и медленно раскачивался с носков на пятки и обратно. Шагах в трёх, красный, играя желваками, замер командир. Казалось, ни Игоря, ни его доклада никто не заметил. Молчание становилось всё значительней.

Всплёскивала волна под пирсом, орали бестолковые бакланы.

— Лейтенант, доложите, до какого часа вы были отпущены?» — голос адмирала звучал бесстрастно и ровно.

Уже лейтенант, во как …

Осипов повел глаза к командиру, но, наткнувшись на взгляд исподлобья, понял: сегодня они с командиром — не одна семья, сегодня — «будут танцы».

Он опустил голову и стал рассматривать ботинки. Плохие у него сегодня ботинки, какие-то старые и грязные. «Сегодня праздник у ребят…» — Глупая песня, чего привязалась? Гудит во всю голову, думать нечем. Здесь командира пучит по большому счёту отстреляться морскими ёжиками, а она своё — «сегодня будут танцы»… Да, будут!

— Я спросил, до какого часа вы были отпущены в посёлок? — с интонацией нарастающей, но пока уставной строгости пророкотал адмирал.

Каменное лицо комдива с неумолимостью грозы накатывало, заслоняя небо. Прозрачный взгляд безжалостно врезался в коньячное марево сознания Осипова, не пришедшего в себя после перехода через Чажминские сопки. Дыхание спёрло. Мысли заклинило. Хотелось сбежать и спрятаться.

Дрались и орали бакланы, хлюпало между пирсом и корпусом лодки.

— Я вас спрашиваю, — громыхнуло с небес.

— До «н-улей»… до нулей сегодня, То-оварищ, комдив! — пролепетал старлей.

В адмиральском рёве, который вмиг упал в акваторию бухты, буква «Р» встречалась лишь трижды, но она раскатилась громом.

— Так почему же, товарищ старший лейтенант, вы прибыли только к подъёму флага?!

Осипов застыл. Его вытянуло в струнку и скрутило. Бессмысленные глаза тупо, но преданно выкаченные из орбит, вращались в разные стороны. Столбняк.

Он видел разъярённое лицо комдива, понимал, что комдив что-то кричит, но что именно? Хотелось понять… Ответить…

Мысли вспыхивали в воспалённом мозгу, но Игорь не мог их зацепить. Они пропадали раньше, чем удавалось предположить, о чём они.

— Я спрашиваю, почему вы опоздали? — прокричал комдив. Видя состояние старлея, он и сам заволновался — не переборщил ли? «Опоздуну» давно пора ответить дежурное «виноват», получить трое суток и отправиться трезветь в прочный корпус. А тут, того гляди, снесёт рынду с хлястика.

— Вы меня понимаете?

Взгляд «малохольного» остановился. Он глубоко вздохнул. На лицо, скрученное судорогой, легла тень умиротворения.

— Так почему вы опоздали? — в голове комдива уже мелькали картины врачебно-медицинских комиссий.

Вздрогнул Осипов как-то весь и сразу. Вслед за лицом, на котором мышцы мучительно пытались сложить подобие осмысленности, задёргались члены измождённого тела. Он старался донести простую истину, по чистой случайности из них двоих с комдивом открывшуюся ему первому.

— Так… вить… Та-ащщ комдив… Я-то… а она… Эх… БЛИН… НЕ… СКА-КА… ЛА!!!

— Что-о?!

— Лошадь… ну она… НЕ… СКА… КА… ЛА!!!

Смех пришёл внезапно. Комдив едва успел крепкой морской ладонью ухватить нижнюю часть лица, на которую предательски рвался неодолимый хохот. Дал команду:

— Всё, командир, это — твоё. Затем отвернулся и быстрым шагом рванул прочь.

Когда механик и комдив-три вели Осипова к трапу, он дёрнулся тащить лошадь на лодку: мол, тварь-то живая, вернуть надо. Но силы были неравные, с ним быстро справились. С лошади сняли уздечку и отпустили на все четыре стороны.

Не знаю, Поделиться: