Как это было впервые…
60 лет назад была испытана первая советская атомная бомба. Как после этого события строилась дальнейшая деятельность в Институте? С каким настроением трудились молодые сотрудники, призванные продолжать начатую программу по сдерживанию ядерной гонки?
Автор воспоминаний о дежурстве «изделий» на боевой позиции после испытания первого советского атомного заряда — Андрей Петрович Какичев. В 1952 году он закончил учебу в Харьковском политехническом Институте и был направлен во ВНИИЭФ. 30 лет руководил отделом низковольтной автоматики, лауреат Государственной премии. Сейчас находится на заслуженном отдыхе.
— Когда американцы в 1945 году совершили бомбардировку японских городов Нагасаки и Хиросимы, весь мир стал объектом атомной угрозы, а СССР в особенности. В 1947 году министр иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов, по-видимому, блефовал, заявив, что секрета атомной бомбы для нас уже не существует. Однако до создания атомной бомбы было еще очень далеко. Тем не менее задача Советского атомного проекта, по тем временам фантастическая, была выполнена за два года! Заявление Молотова подтвердилось в августе 1949 года успешным испытанием первой отечественной атомной бомбы.
Американцы были в шоке. Они наращивали свой ядерный потенциал и постоянно корректировали планы нападения на Советский Союз, и уже в 1949 году по плану «Дропшот» могли нанести удар по городам нашей страны с применением около 300 бомб. Нам же до серийного производства бомб еще надо было дорасти. Пожалуй, это был самый напряженный период в жизни нашего народа, да и всего человечества, когда любой неверный шаг мог привести к непоправимым последствиям.
Мне сдается, что мощная сверхсекретность того времени была действенным фактором, сдерживающим агрессоров, так как они не знали истинного состояния обороноспособности нашей страны. Как показали дальнейшие события, США всяческими способами пытались определить возможности СССР в этом направлении. В конце 50-х годов Штаты проводили оптическую разведку территории Советского Союза с помощью воздушных шаров. Поскольку мы, молодые специалисты, еще не разбирались в подобных вопросах, нам их затея казалась совсем бесполезной. Ан нет! Когда в Институт был доставлен один из этих шаров, нас поразила степень конструктивной и технологической отработки аппаратуры. Она была предназначена для фотографирования земной поверхности с привязкой снимков к широте и долготе местности при разрешающей освещенности; бобина с кинопленкой на 150−200 кадров, охватывающих площадь порядка 60×80 км, с возможностью определения объектов размером от самолета и больше; вновь появившиеся энергоемкие серебряно-цинковые аккумуляторы, плюс резервный водоналивной источник питания, задействующийся при попадании в морскую воду и предназначенный для питания поискового радиобуя после пролета над территорией страны. В общем, аппаратура была на недосягаемом для нас уровне: изящный пластмассовый корпус, миниатюрные радиолампы, радиоэлементы и прочая мелочевка.
По сведениям печати, было использовано более 800 шаров. Могли себе позволить. Интересно было бы узнать, какой эффект получен от их применения? Ведь даже с учетом неблагоприятных для потери информации условий (направления ветра, недостаточной освещенности и пр.) они с запасом могли выполнить свою задачу.
Другой вариант апробированной разведки — применение облегченных самолетов с высоким потолком полета, недосягаемым для наших истребителей. Такой эксперимент был пресечен нашими ракетчиками, оказавшимися в нужном месте и в нужное время. Американский самолет-разведчик У-2 был сбит под Свердловском с пленением его пилота, некоего Пауэрса, — эпизод, прогремевший на весь мир и больше не повторявшийся.
Это отступление от главной темы — для понимания взаимоотношений с американцами. После смерти Сталина отношения еще более обострились, и страна напрягала все силы, чтобы образумить противника.
На нашем Институте это отразилось следующим образом. В январе 1955 г. с верхов поступила команда подготовить две группы специалистов для обслуживания атомных бомб. Все делалось в глубокой тайне. Наверное, должны бы сохраниться архивные следы, но когда на Первой исторической конференции я обратился к ее председателю Евгению Аркадьевичу Негину с предложением рассказать об этом, он очень удивился, что в жизни Института было такое событие, и, естественно, разрешил выступить.
Тогда оперативно были организованы две группы по 25 человек из специалистов разного профиля для обслуживания «своих» приборов. Подготовку нашей группы проводил Александр Иванович Веретенников (впоследствии директор), большой специалист в высокоскоростной осциллографии.
Попутно отмечу, что и в области приборостроения Запад заметно обогнал нас. Заинтересованный в победе над фашизмом, он существенно помогал нашей стране. Например, известные фирмы Англии в считанные месяцы выполняли наши заказы по приборам (осциллографы «Коссор», измерительные мосты «Лидс и Нортруп»
Александр Иванович Веретенников толково объяснял нам устройство автоматики бомбы и то, что нам предстояло делать по ее техническому обслуживанию. Через месяц обучения, в конце января 1955 года, наша группа под руководством зам. начальника барометрического отдела Евгения Петровича Андронова прибыла на место назначения.
Этим местом оказался районный центр Новгородской области. Нас разместили в финских домиках на территории военного городка, обслуживающего стратегический аэродром, на окраине которого размещены хранилища — два приземистых обвалованных здания; рядом взлетная полоса для самолетов-носителей. Задача состояла в том, чтобы обслуживать, контролировать и поддерживать изделия в постоянной боевой готовности: подъезжает «ПАЗик», две минуты на сборы, и через 5 минут мы в хранилище. Посреди зала находились тележки, на ложементах которых закреплены изделия РДС-3. Каждый из нас (физики, радисты, барометристы, аккумуляторщики) занимался проверкой и контролем работоспособности приборов по своему профилю работ. Из военных — один седенький полковник, некий «хранитель-смотритель», наблюдал за общим порядком и строгим температурно-влажностным режимом, согласно инструкции на изделие. Забавно было смотреть, когда он брал ведро с водой и веником «окроплял» пол в зале хранилища для повышения влажности. Так мы работали ежедневно.
Выходной день был праздником. Ходили в райцентр в магазины, парикмахерскую, баню, посмотреть на женщин. После такой трехмесячной «сижи» все надоело и очень хотелось домой.
Дважды устраивались инспекционные проверки. Первый раз — наша, Институтская, во главе с главным инженером Алексеем Константиновичем Бессарабенко: ночная тревога, хранилище, проверка готовности изделия к вывозу из хранилища. Второй раз — министерская, во главе с Георгием Александровичем Цырковым и главкомом дальней авиации, маршалом Владимиром Александровичем Судея. Эта проверка шла по полной выкладке, с ночной тревогой, вывозом изделия и подвеской его в самолете. К настежь раскрытым воротам хранилища подъезжает «Виллис», берет тележку на буксир и подвозит ее под раскрытый бомболюк самолета. Начинается подвеска.
Со стороны — незабываемая картина! На фоне темного облачного неба вырисовывается контур громадной хищной птицы или скорее акулы, задравшей нос в пасмурное небо. Это был недавно появившийся стратегический бомбардировщик ТУ-16. Под его брюхом, как муравьишки, копаются люди. Не укладывается в голове, что сейчас они окончат свой труд и громадная махина понесет смертоносный груз на головы других, таких же муравьишек. Страшное произведение человеческого разума и рук.
По инструкции на подвеску изделия отводилось шесть с половиной часов. Каждая операция фиксировалась под роспись. Мы провели подвеску за четыре часа. Получили благодарность инспектирующих.
Наконец дождались приказа о командировании домой. Накануне нам на смену приехали военные, подготовленные Министерством обороны молоденькие офицеры. Мы им передали, опять же под расписку, все наше хозяйство. Последнюю ночь «гудели» до утра с песнями и ожиданием завтрашнего отъезда.
Наша вторая группа находилась в Мачулищах, в 40 км к западу от Минска. Они обслуживали авиабомбы РДС-4 («Татьяны»), предназначенные для использования в бомбардировщиках ИЛ-28.
Годы уходят, и вместе с ними уходят участники этой эпопеи:
Этими воспоминаниями я делюсь для того, чтобы сохранилась еще одна страничка нашей атомной истории. Адресую молодежи: вот так это было, впервые.
А.П.Какичев, ветеран ВНИИЭФ и МАЭП
