Надо бояться страха
Уже который раз за последние неделю-две попадаются в Рунете тексты, авторы которых с тревогой пишут о закате «эпохи нулевых» и о наступлении нового, неведомого и оттого пугающего мироустройства.
«Нулевые годы ХХI века заканчиваются раньше календарного срока, — пишет один. — Наступают новые времена, о которых пока что можно сказать только одно: они будут другими, непохожими на те сытые и серые годы, которые остаются позади». «Даже если все пойдет наихудшим путем, — бодрится другой, — конца потребительского света не наступит». «Хочешь не хочешь, а многое в прошлом, — вещает третья фаталистка. — Даже странно это осознавать из настоящего, в котором, по факту, вроде все по-прежнему».
Поспрошал друзей. Да нет, говорят, внешне, в образе жизни ничего не изменилось. Если ничего не изменилось, откуда эта тревога и предчувствие скорых перемен?
Не будем говорить о тех, кто всерьез верит в военную угрозу Запада (таких, согласно опросу ВЦИОМа, в апреле этого года было 11 процентов).
Авторы текстов, процитированных выше, имеют в виду экономическую катастрофу, которая будет следствием кризиса американской финансовой системы. Заверениям высоких должностных лиц о том, что России американская напасть не коснется, они не верят. Но не верят и в то, что последствия будут совсем уж пагубными. Тот, кто написал, что «конца потребительского света не наступит», продолжает так: «Если наши доходы упадут вдвое, мы просто перестанем откладывать деньги впрок и, возможно, будем встречаться на другой даче. Если кто-то потеряет работу, тоже с голоду не умрет: почти у всех есть вторая квартира, либо вторая дача, либо прикупленная (но незастроенная по причине выросших цен) земля — можно пустить в оборот. Просто жизнь рантье, которую мы планировали в старости, начнется чуть раньше».
То ли ему не хватает воображения представить себе по-настоящему плохой сценарий — когда доходы упадут не вдвое, а до нуля и вести «жизнь рантье» будет не на что; то ли он занимается самогипнозом, как описанный Блоком жук. А дама, которая считает, что кризис уже пришел, только внешне еще не проявился, попросту заклинает это неизбежное: уходи, нам без тебя так хорошо, не разрушай обретенное потребительское счастье:
Когда 11 сентября 2001 года на Америку напали террористы, президент призвал граждан в ближайшие выходные заняться шопингом — мол, покажем злодеям, что мы не испугались. Показали. Теперь вдруг этому shopping spree пришел конец. И террористов не понадобилось — собственные банкиры довели страну до протянутой руки. Страна залезает в несметные долги ради того, чтобы все было как всегда. Все знают, что как всегда уже не будет. Но делают вид, что не знают. При этом только 26 процентов американцев полагают, что законодатели понимали, что делали, голосуя за многомиллиардный план выхода из кризиса. 41 процент населения уверены в том, что лучшие дни Америки остались в прошлом, а 44 все-таки уповают на будущее.
Сегодня многие в Америке вспоминают Великую депрессию. Большинство знает ее лишь по книгам и фильмам. И решительно все помнят фразу Франклина Рузвельта из его первой инаугурационной речи: «Единственное, чего нам следует бояться, это сам страх — смутный, безотчетный, неоправданный ужас, который парализует силы, необходимые нам для того, чтобы обратить отступление в атаку».
В России одно время было модно проводить параллель между Рузвельтом и Путиным. Но вот какая интересная история. Первый не скрывал масштабов кризиса, и в него поверили; американцам было очень трудно, но не страшно. Второй заверяет, что российская экономика заокеанским кризисам не подвержена, что жизнь будет по-прежнему легка и приятна, но лишь внушает своими речами неверие и страх.
Это опасное состояние общества. Выдающийся религиозный мыслитель XX века Пауль Тиллих, который посвятил чувству тревоги и страха книгу «Мужество быть» и ввел в философский оборот понятие «экзистенциальная тревога», писал о психологическом тупике, в котором оказалось немецкое общество периода Веймарской республики:
«Везде чувствовался страх или, точнее, какая-то неопределенная тревога. Была утеряна экономическая и политическая стабильность, кроме того, люди не могли найти защиты также и в культуре, или в религии. Как будто не на чем было строить: все основания оказались разрушенными. Люди все время ожидали какой-то катастрофы. Поэтому у всех появилось жадное стремление к надежности и безопасности. Свобода, которая приносит страх и тревогу, потеряла свою привлекательность; лучше крепкая надежная власть, чем свобода и страх».
Нет, не о сокращении доходов вдвое идет речь. И даже не об онучах.
Владимир Абаринов
