Главная тайна чернобыльского суда
26 апреля 1986 г. на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС произошла самая крупная в истории человечества радиационная авария. А через 14 с половиной месяцев состоялся суд над ее виновниками. Юридическая сторона событий практически не освещалась. Это обстоятельство породило множество спекуляций, в том числе политических. Эта статья призвана пролить свет на проблему.
СУД
Судебный процесс проходил в Доме культуры Чернобыля с 7 по 29 июля 1987 г. В то время уровень радиации даже на самых безопасных его улицах достигал одного миллирентгена в час. Суд формально был открытым, но проводился в закрытой зоне. Многие специалисты и обозреватели обратили внимание на это странное обстоятельство.
Скорее всего, это была «маленькая хитрость» с целью отбить у журналистов охоту туда ехать и уловка перед Западом, с которым правящая верхушка уже начала заигрывать.
Суд проводила Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР. Перед судом предстали шесть сотрудников Чернобыльской АЭС: директор, главный инженер, заместитель главного инженера по эксплуатации второй очереди, начальник реакторного цеха, начальник аварийной смены станции и государственный инспектор Госатомэнергонадзора СССР. Зал был переполнен. Большую часть присутствующих составляли сотрудники Чернобыльской АЭС.
Напомним, что в результате рассмотрения «чернобыльского дела» суд вынес «справедливый» приговор: директору — 10 лет, главному инженеру — 10 лет, заместителю главного инженера — 10 лет, начальнику смены станции — 5 лет, начальнику реакторного цеха — 3 года и инспектору Госатомэнергонадзора СССР — 2 года лишения свободы.
ЗА ЧТО НАКАЗАН ДИРЕКТОР?
Директор атомной станции — очень ответственная должность. Ибо в условиях строгого единоначалия, осуществляемого на всех АЭС, директор отвечает за все! В том числе и за глупые или преступные действия подчиненных. Чтобы их не допустить, у него много разных рычагов, официальных и не очень. И самый мощный, пожалуй, — кадровая политика. Таковы служебные требования к его работе. Как говорит народная мудрость, «кому много дано, с того много и спрашивается».
Вы думаете, директора наказали непосредственно за взрыв реактора на четвертом энергоблоке? Его наказали за то, что он «не обеспечил надежной и безопасной эксплуатации АЭС, способствовал созданию для эксплуатационного персонала вседозволенности, благодушия и беспечности. Все это привело к развитию аварийной ситуации. Не ввел в действие план защиты персонала и населения от ионизирующих излучений, умышленно занизил уровни радиации, что помешало своевременному выводу людей из опасной зоны». Другими словами, директор атомной станции не выполнил в аварийных условиях свои прямые служебные обязанности. Обратим внимание на последнюю фразу обвинения, выделенную нами курсивом. Ибо именно эти действия (а вернее — бездействие) директора имели для персонала весьма серьезные последствия.
Клиническая больница № 6 в Москве, где лечились облученные атомщики со всего Союза, в апреле-мае 1986 г. приняла 299 работников Чернобыльской АЭС. У 145 человек была признана острая лучевая болезнь различной степени тяжести. Тринадцати особо тяжелым больным, у которых сохранялись какие-то надежды на выздоровление, пересадили костный мозг. 28 безнадежно пораженных вскоре умерли.
Но такого количества пострадавших и жертв могло просто не быть. Ибо из этих 299 человек непосредственно от взрыва реактора погибло всего два человека. Один — сразу, прямо в рабочем помещении, от которого ничего не осталось, а второй, тяжело травмированный, позже скончался в больнице. Остальные скончались или получили тяжелые поражения от сильного переоблучения и радиационных ожогов, так как бросились на четвертый блок помогать ликвидировать аварию, ничего не зная о реальной радиационной обстановке.
ПОЧЕМУ ОНИ НИЧЕГО НЕ ЗНАЛИ?
Удивительны реалии жизни на доаварийной Чернобыльской АЭС, они просто не укладываются в нормальной голове. Станционная служба дозиметрии оказалась просто неработоспособной в условиях аварии. Речь не о профессиональной подготовке или личном мужестве работников этой службы — с этими качествами все было в порядке. Речь идет о реальном «отсутствии необходимых дозиметрических приборов и достаточного количества средств индивидуальной и коллективной защиты», что и было в дипломатической форме отмечено в официальных документах.
С момента аварии и до утра у персонала были лишь приборы, способные измерять радиационные поля только до 3,6 рентгена в час.
Теперь эти поля внутри четвертого блока и на его промплощадке достигали тысяч и десятков тысяч рентген в час, поэтому все имевшиеся у персонала приборы зашкаливало во всех помещениях четвертого блока и снаружи его, это ставило в тупик персонал, вызывая недоверие к их показаниям.
Где же были штатные приборы, способные работать в таких условиях? Оказывается, лежали рядом, за запертой стальной дверью! И были недоступны дежурному персоналу, поскольку ответственный за них сотрудник после окончания смены, как обычно, уехал домой, прихватив ключи; запасных не было, а взломать дверь не удалось. Вот и получается: если бы авария произошла днем, то необходимые приборы имелись, а если ночью — то их как бы и нет.
Единственным работоспособным прибором, который мог измерять радиационные поля до 200 рентген в час, оказался личный прибор начальника гражданской обороны ЧАЭС. Примерно в 3 часа ночи он явился на четвертый блок и провел серию измерений в машинном зале. Но и его прибор зашкаливал вблизи блока. Об этом он доложил непосредственно директору Чернобыльской АЭС. Но директор, который уже был на станции (его срочно вызвали по телефону, он появился на станции в начале третьего, примерно через час после взрыва), почему-то решил, что прибор неисправен. И запретил начальнику гражданской обороны оповещать персонал и вышестоящие органы о чрезвычайной радиационной опасности, чтобы «не поднимать панику». А подготовленную служебную записку выкинул в мусорное ведро.
Видимо, по этой же причине до самого утра ложную информацию рассылали во все руководящие инстанции Киева и Москвы. Мол, реактор цел, взорвался только аварийный блок СУЗ в центральном зале, взрывом разнесло крышу зала реактора, один человек погиб, один тяжело ранен, «радиационная обстановка в пределах нормы».
НА ПРОМПЛОЩАДКЕ
«…Было около двух часов ночи… И буквально тут же ко мне подошли трое… привели парня лет восемнадцати. Парень жаловался на тошноту, резкие головные боли, рвота у него началась. Они работали на третьем блоке и, кажется, зашли на четвертый… Я спрашиваю: что ел, когда, как вечер провел, мало ли от чего может тошнить? Замерил давление, там 140 или 150 на 90, немного повышенное, подскочило, и парень немного не в себе, какой-то такой… Завел его в салон „скорой“… А он „заплывает“ у меня на глазах, хотя и возбужден, и в то же время такие симптомы — спутанная психика, не может говорить, начал заплетаться, вроде принял хорошую дозу спиртного, но ни запаха, ничего… Бледный. А те, что выбежали из блока, только восклицали: „Ужас, ужас“. Психика у них уже была нарушена… Потом сказали ребята, что приборы зашкаливало. Но это позже было.
Этому парню я сделал реланиум, что-то еще, и сразу же, как только я его уколол, буквально еще трое к „скорой помощи“ пришли. Трое или четверо эксплуатационников. Все было, как по заученному тексту: головная боль с той же симптоматикой, заложенность в горле, сухость, тошнота, рвота…»
К этому моменту, так точно описанному врачом скорой помощи
Это были первые пораженные. Но машины скорой помощи возили пораженных с территории четвертого блока в городскую больницу Припяти до самого утра. Не знать этого дирекция просто не могла. Представьте: люди гибнут на глазах дирекции, а та тревогу не объявляет и шлет наверх сообщения: «Радиационная обстановка в пределах нормы».
Если бы директор сразу ввел в действие план защиты персонала и населения от ионизирующих излучений, то вся дозиметрическая служба Чернобыльской АЭС была поднята на ноги, выявила и обозначила опасные места. Это спасло бы здоровье и жизни хотя бы тех, кто приехал на помощь из Припяти. Но он и этого не сделал.
На деле пораженных было значительно больше, чем 299, ибо в Москву вывозили только пострадавших с самыми сложными случаями. Оценить, какая часть пострадавших облучилась до приезда директора, а какая — после, не представляется возможным. Но независимо от этого, по принятым в атомной отрасли неписаным морально-этическим правилам, такие действия — предательство.
КАКОВ ПОП, ТАКОВ И ПРИХОД
Главного инженера и его заместителя по эксплуатации суд наказал за то, что отвечая «за подготовку эксплуатационных кадров, они не организовали должным образом эту работу, не обеспечили соблюдение персоналом электростанции технологической дисциплины, более того, сами систематически нарушали должностные инструкции, игнорировали указания органов надзора». Видимо, считали себя умнее ученых, написавших инструкции и указания.
И далее: «Приняв решение о проведении испытаний на четвертом энергоблоке перед его выводом в плановый ремонт, не согласовали его в установленном порядке, не проанализировали всех особенностей намеченного эксперимента, не приняли необходимых дополнительных мер безопасности». А из материалов правительственной комиссии видно, что не только дополнительных, но и вообще никаких мер безопасности не было принято, что повлекло человеческие жертвы и гигантские материальные потери. Так что сочувствовать первой тройке осужденных оснований нет. Им повезло, что авария случилась в 1986 году, когда в верхах уже началось словоблудие о «перестройке», «реформах» и «общечеловеческих ценностях». Случись все раньше, эту тройку ожидало бы гораздо более суровое наказание.
ВТОРАЯ ТРОЙКА
А вот обвинения, по которым осуждена вторая тройка, звучат расплывчато. Например, для начальника смены станции: «Самоустранился от руководства испытаниями и контроля за работой реакторной установки». А как он мог руководить испытаниями, если ими официально руководил заместитель главного инженера, то есть старший по должности? Или для госинспектора: «Не проявил принципиальности и настойчивости в реализации требований правил безопасности АЭС». А если бы он их проявил, то очень скоро «вылетел» бы с должности. Начальник реакторного цеха в аварийную ночь вообще был дома, в электротехнических испытаниях на четвертом блоке не участвовал и никак не мог повлиять на развитие аварийных событий.
Конечно, у суда были юридические основания привлечь их к ответственности. Однако их личные действия в аварийную ночь никак не были связаны с истинными причинами чернобыльской аварии. Фактически их осудили за невольное соучастие в технологическом «бардаке». Но «бардак» разводило начальство (из-за профессионального невежества), и попробовали бы они не подчиниться!
Из-за этого «бардака» «…работники станции предупреждали руководство страны о возможности серьезной катастрофы. Всех, кто отважился на это, уволили» — это выдержка из материалов ветерана Чернобыльской АЭС
ГЛАВНЫЙ СЕКРЕТ
Виновные отсидели не полный срок, а чуть больше половины. А вскоре после освобождения в их воспоминаниях и в СМИ появились жалобы: они ни в чем не виноваты, виноват реактор, и осудили их несправедливо.
Конечно, избалованным материальными благами руководящим начальникам жизнь в тюрьме, в лагере или «на химии» несладка. Но лучше бы они помалкивали и мысленно благодарили, и кланялись «ангелам-хранителям», которые неведомым образом перевели официальные обвинения из расстрельной статьи в другую, гораздо более мягкую.
Это и был главный «секрет» чернобыльского суда. Ибо подсудимых должны были судить по общесоюзному законодательству «за нарушение правил техники безопасности на ядерноопасном объекте и утерю контроля за ядерноопасным объектом с особо тяжкими последствиями, в том числе и человеческими жертвами». Напомним: эти самые «последствия» выразились в смертях свыше трех десятков людей, переоблучении сотен людей, многие из которых тоже вскоре ушли в мир иной, и в материальном ущербе, который сейчас оценивают в сотни миллиардов долларов.
Реально их дело рассматривалось по украинскому Уголовному кодексу, в котором статья, касающаяся ядерноопасных объектов, тогда вообще отсутствовала. И их осудили по обвинению «за нарушение правил техники безопасности на взрывоопасных предприятиях, повлекшее человеческие жертвы и иные тяжкие последствия».
Такая формулировка сразу резанула слух профессиональных атомщиков. Ведь в подписках, которые они давали при назначении на должности, их предупреждали о совсем другой ответственности.
Дело в том, что атомные станции до чернобыльского суда юридически никогда не входили ни в общесоюзный, ни в украинский перечни взрывоопасных предприятий. АЭС всегда входили в общесоюзный перечень «ядерноопасных предприятий». Такой «хитрый» перевод был проделан задним числом специально к чернобыльскому суду.
Сколько на эту «подготовительную работу» было затрачено времени, энергии, нервов, политического влияния, мы никогда не узнаем. Но успех налицо! Ибо по первому обвинению максимальным наказанием была «высшая мера», по второму — 10 лет лишения свободы.
Потому фальшиво звучит заявление бывшего директора ЧАЭС в телеинтервью «Новому каналу» в апреле 2003 года, что ему «грозил расстрел». Он к моменту суда ему уже не грозил. А через 17 лет можно и пококетничать перед тележурналисткой в роли «невинной жертвы тоталитарного режима». Девушка все равно не знает, что было на деле. Поверит и посочувствует.
ПОСЛЕ СУДА
Но и после суда осужденные не остались без внимания. Их отправили не в обычный, а в образцовый лагерь общего режима, то есть такой, каким он должен быть по закону, и где реальная власть у администрации, а не у паханов. А это «две большие разницы». Таких лагерей в СССР было несколько. Ближе всех к Чернобылю — в Полтавской области. Туда их и направили и там не забывали — вначале были хорошие передачи и «разъяснительная работа» с администрацией, затем — досрочное освобождение. Злые языки говорят, что все титанические усилия предпринимали из-за директора; остальными занимались, чтобы не бросалось в глаза.
На этом покровительство не закончилось. Вскоре после освобождения в украинских СМИ была организована кампания с установкой: они ни в чем не виноваты, все делали правильно, во всем виноват «плохой реактор», поэтому их несправедливо осудили, ибо надо было кого-то обвинить.
Эта пропагандистская кампания достигла апогея, когда в официальных документах ведомственного уровня появились прямые обвинения в профессиональной некомпетентности в адрес атомной науки и ученых. Все желающие выступить на эту тему получили слово, и на Украине сложилась курьезная ситуация: турбинщики, электрики, механики, биологи, геологи, строители, партийные и комсомольские функционеры и присоединившиеся к ним люди творческих профессий начали учить профессиональных реакторостроителей, как надо строить ядерные реакторы. В одну из очередных официальных правительственных комиссий для изучения причин чернобыльской аварии был приглашен «известный» поэт (известный не столько поэтическими достижениями, сколько разнузданным «чернобыльским словоблудием» на митингах и с трибуны Верховной Рады).
А для оправдания действий персонала Чернобыльской АЭС выдвинули идиотский тезис: с реактором можно делать все, что специально не запрещено регламентом.
Дело в «самостийной Украине» дошло до абсурдных призывов отдать под суд академика
Дезинформационная кампания велась в расчете на то, что после развала СССР практически вся атомная наука и промышленность остались в Российской Федерации, и на Украине дать официальный отпор было некому. Однако высокое руководство Украины эту кампанию не поддержало.
В НАЦИОНАЛЬНОЙ АКАДЕМИИ НАУК УКРАИНЫ
Когда эта кампания достигла маразматических высот, в недрах Национальной академии наук Украины (НАНУ) было решено объективно проанализировать все доступные источники информации об аварии. Было ясно, что в «незалежной» Украине Академия наук — единственная организация, способная действительно объективно разобраться в причинах чернобыльской аварии. В НАНУ реактор РБМК не изобретали, не проектировали, не строили и не эксплуатировали, поэтому у нее не могло быть каких-либо ведомственных пристрастий ни к реактору, ни к персоналу. Главной целью и прямой служебной обязанностью сотрудников академии является поиск объективной научной истины, независимо, нравится она или не нравится.
В НАНУ работало не более десятка научных сотрудников, по уровню знаний и подготовке способных разобраться в этих сложных вопросах. Однако они не занимали высоких должностей и поэтому не имели возможности организовать самостоятельное расследование. Более того, перед ними стояли трудности дипломатического характера, и главной было то, что все подлинные документы по чернобыльской аварии остались в архиве Верховного Суда Российской Федерации и стали практически недоступны украинским исследователям. (Впрочем, и российским тоже.)
Объективный анализ документов, связанных с аварией, был выполнен в МНТЦ «Укрытие» НАНУ (сегодня ИПБ АЭС — Институт проблем безопасности АЭС НАНУ). Это работа напоминала восстановление разрушенной художественной мозаики по отдельным ее фрагментам. На первом этапе, руководствуясь академическими принципами анализа и законами физики реакторов, удалось отделить сомнительные факты и прямой фальсификат от правдивых сведений. А затем, с цифрами в руках, показать, что непосредственной причиной чернобыльской аварии стали непрофессиональные действия персонала, которые привели реактор в неуправляемое состояние.
Можно перечислить десятки различных процессов, которые в таких условиях могли спровоцировать разгон реактора. Среди них следует указать и такие, которые вообще не были подконтрольны персоналу. Далее, скорее всего, увлекшись проведением многообещающего электротехнического эксперимента, персонал сперва «просмотрел» начало неуправляемой цепной реакции, а затем «задержался» с ручным вводом защиты. Эта «задержка» и позволила реактору перейти на мгновенные нейтроны.
А «неотключаемая» (теоретически) автоматическая аварийная защита реактора четвертого блока по мощности и скорости нарастания мощности не сработала, так как ранее была отключена персоналом же, как бы это помягче выразиться, «нештатными средствами». Об этом важнейшем обстоятельстве, ранее упорно замалчивавшемся минэнерговской номенклатурой, в одном из своих интервью официально сообщил бывший российский «атомный» министр
«Поднять его (реактор) на большую мощность мешала работа защиты. Тогда оперативный персонал заблокировал ее действие, одни кнопки расклинив, другие заклеив скотчем».
Ну и ну! Такое, скажем прямо, уголовно наказуемое обращение с реактором его создателям не могло присниться даже в страшном сне. Интервью бывшего атомного министра поставило последнюю точку в этой многолетней проблеме.
Зная все это, просто разводишь руками от удивления, когда снова и снова смотришь передачи или читаешь статьи, в которых авторы пытаются изобразить бывшую дирекцию Чернобыльской АЭС невинными жертвами.
Говорят, нашлись люди, которые подавали в Верховную Раду Украины предложение об их полной судебной реабилитации. Трудно придумать большее глумление над здравым смыслом и морально-этическими нормами, принятыми в атомной отрасли.
Б.И.Горбачев — с.н.с. Института проблем безопасности атомных электростанций НАНУ, к.физ.-мат. наук «Бюллетень по атомной энергии», февраль 2006 г.
