Военнопленные
Воспоминания и дневник 1941−1945
Это подлинный дневник, писанный мной в германском плену, невзирая на запреты и обыски. Писался он карандашом на листках бумаги из цементных мешков.
А. Некипелый
Продолжение. Начало в № 25
БИЛЕФЕЛЬД. ГЕРМАНИЯ
18 июля — 10 августа 1941 г.
Земля глухо рыдает от стонов и вздохов тысяч людей, зарывшихся в глубь ее, спасающих свое тело от холодных ветров и дождей. Лежишь в землянке и слышишь дыхание земли и шум дождя наверху. Дождь заливает лощины, овражки, ямы. И среди этого ада раздаются человеческие крики из-под земли: «Спасите!». Но кому захочется вылезать на дождь? А кто и вылезет, то не скоро найдет в темноте место, откуда несется крик. А утром выкапывают трупы и выносят их куда-то за лагерь. В отдельных ямках находят скорчившиеся, застывшие трупы. Это одиночки, не нашедшие себе товарищей и не примкнувшие к какой-нибудь группе. А спать-то где-то надо. И один вырывает руками в глинистой почве ямку, чтобы согреться, и сидит там целую ночь скорчившись, пока его сонного не зальет вода.
А дожди все идут, и ветер воет по ночам, холодно и сиротливо. Только луч прожектора с вышки скользит по лагерю, напоминающему своими горбиками от землянок кладбище, на котором заживо похоронены тысячи людей. Иногда за проволокой заскулит сторожевая собака.
Утром по сигналу построение в колонны. Вылезая из нор и дрожа, бегут, каждый в свою колонну, на свое место. Колонны обходят немцы с овчарками. В одной, другой колонне нет человека, и тогда с поводков спускаются собаки. Они рыскают по лагерю, останавливаются у землянок, где кто-то остался, и начинают лаять. И тогда, вылезай из землянки и, сколько есть сил, беги к своей колонне, а тебя сзади будет рвать овчарка, кусать тебя, валять, пока не добежишь к колонне. А не добежишь — останешься среди поля, загрызенный собакой или пристреленный немцем.
ВИЛЛИНГЕН. ГЕРМАНИЯ
12−28 августа 1941 г.
10 августа колонны повернули кругом и пошли в дезинфекцию, снова обсыпали порошком. Этапом на станцию, погрузили в вагоны. Ехали день и ночь, а утром увидели южные горы Германии и зеленый ковер лесов. Прибыли в Виллинген. Поместили в старом костеле, там остались на ночь. Ночью я заболел. Из-под головы забрали мою противогазную сумку, в которой была фотография родных (мать, отец, сестра и дедушка), иголка с ниткой и ручной фонарик. Утром меня отправили в госпиталь для французских военнопленных. Главврачом там был доктор из Чехословакии, хорошо знающий русский язык, — доктор Широкий.
Французы — веселые, общительные люди. Кормят их хорошо. Еще они получают посылки от Красного Креста. Днем веселятся, вечерами играют в карты. Иногда дают мне что-нибудь из полученных посылок.
Доктор Широкий увезен из Чехословакии после ее оккупации. Умное широкое скуластое лицо. Усики.
— Я был в России с Чехословацким корпусом. Участвовал в восстании. Был в Сибири. Боролся с большевиками. В Харькове меня судили ревтрибуналом, приговорили к расстрелу, но мне удалось бежать. После все время работал врачом в Чехословакии. Я боролся против большевиков. Но потом следил за жизнью в вашей стране и многое понял. Понял свои ошибки и заблуждения. Но фашизм? Нет! Это страшнее, чем большевизм. Намного страшнее! Теперь у нас одна судьба. Мы — чехи, и вы — русские, украинцы, — мы славяне. И враг у нас теперь один. Мы должны сплотиться, чтобы вместе вести борьбу против общего врага. Я организовал лазарет для французских военнопленных. Немцы со мной считаются. А теперь, видимо, надо заняться организацией госпиталя для русских военнопленных. Вас так много, и вы находитесь в ужасных условиях.
— Надо!
Он говорил со мной после того, как расспросил о моей жизни, о жизни на Украине, о Харькове, узнав, что я был студентом одного из харьковских институтов.
Прошли две недели моего отдыха тут. Пришли немцы и сказали доктору, чтобы выписал всех русских, которые у него находятся, для отправки в русский лагерь.
ГОЙБЕРГ. ГЕРМАНИЯ
28 августа — 12 сентября 1941 г.
Дорога вьется в горы. Босые, раздетые, голодные, поднимаемся по ней медленным шагом. Справа остаются домики, где живут немецкие солдаты. Идем по дороге, беспорядочно устланной набросанными камнями. Кто-то сзади запел: «Идет война народная…». Несколько голосов подхватили мотив. А впереди, на большой площади под лесом, раскинулись несколько длинных бараков с маленькими окошками — бывшая конюшня. Загнали нас туда. На полу валяются охапки соломы. На них, кто где приткнется, спят в каждой конюшне по ночам около 500 человек. Здесь же находятся русские военнопленные, которых я оставил в Виллингене, уйдя в госпиталь для французских пленных.
Прошла ночь. Рано утром привели двух избитых до полусмертия и бросили в барак на солому. Эти двое — из 72 человек, убежавших в первую дождливую ночь из одного лагерного барака. Рассказывают, как это было.
В одном из бараков у стены сидели двое. Не спалось. Хотелось есть и пить. Мысли, как молнии, неслись в голове.
— Слушай, друг, у тебя, кажется, есть котелок?
— Да, есть! Зачем он тебе?
— Давай попробуем подрыть стену, может, удастся вылезти отсюда. Кругом горы и лес. Убежим.
И они вдвоем начали рыть котелком подкоп под стену. На них сначала удивленно смотрели, потом начали ворчать.
— Зачем вы это делаете? Все равно убежать не удастся. Кругом горы, леса, куда убежишь?
А те двое все рыли, не обращая внимания на окружающих. И когда через образовавшееся отверстие запахло дождем, они остановились. Посмотрев друг на друга, они молча полезли в дыру. Слышно было, как за стеной идет дождь. Тихо стало в бараке.
— Братцы! Да они же убежали! А мы чего ждем?
И к дыре бросились люди. Один за другим исчезали в ней. Убежать! Подальше от этого барака. И у дыры получилась свалка, поднялся шум. Этот шум и услышал часовой. Он увидел, как какие-то тени поднимались снизу у стены барака и быстро исчезали в темноте леса. Выстрел часового всполошил лес, охрану, комендатуру. Послышались крики немцев и лай собак. В ту ночь убежало 72 человека. Потом каждый день приводили пойманных, избитых сажали в карцеры.
Шли дни, жаркие летние дни. Мы прокладывали дорогу в лагерь. Привозили камень и укладывали его в песок. Хотелось есть, и мы обгрызали осмоленные столбы, выдалбливали черную смолу из бочек возле барака. Раз в сутки в лагере в походной кухне варили еду-баланду. К кухне выстраивалась очередь, кто с котелком, кто с железной миской, а кто с пилоткой или держал полу рубашки. Получив свою порцию, каждый старается быстрее ее выпить, проглотить. У кухни стоит вытришковатый, голубоглазый немец. Говорят, сынок какого-то помещика, за большие взятки остался пока в тылу, не послали на фронт. Вот он и устроил себе развлечение с русскими пленными. Держит длинную палку перед очередью и заставляет всех получивших обед прыгать вместе с миской через палку. Если кто перепрыгнет, то все содержимое миски выливается на землю. Другие останавливаются перед палкой и быстро выпивают жидкость. Тогда палка огревает спину остановившегося. Если кто пытается улизнуть в сторону, того догоняет палка, выбивает из рук миску и гуляет по спине. Немцы хохочут, а нам не до смеха. Стараемся как можно быстрее проглотить полученную баланду. Гуляла палка и по моей спине, потом я приспособился залпом выпивать всю жидкость.
Прошли медицинский осмотр. Разделили всех на три группы, по состоянию здоровья, я попал в третью группу. Первую группу отправили на работу в шахты. Отправляют группу за группой отдельными командами. Ждем отправки и мы, а пока возим камни и грызем осмоленные столбы.
Поймали троих убежавших, которые в лесу убили немца-пастуха. Их приговорили к повешению. Вырыли ямы возле барака, поставили виселицы. В день казни выстроили весь лагерь напротив виселиц, заставляя всех смотреть на эшафот. Кто опускал голову, получал пинок в подбородок. Осужденным дали по сигарете. Они торопливо закурили. Один из них, бросив сигарету, стал выкрикивать:
— Товарищи! Держитесь и не поддавайтесь немцам! Красная Армия победит! Смерть фашистам!
— Прощай, Родина! Прощайте, товарищи!
Немцы торопливо надевали на них петли, выбивали из-под них стулья, а людей уводили в бараки.
Отправляют из лагеря рабочие команды. Дошла очередь и до нашей группы.
НОЙБУРГ. ЭЛЬЗАС
30 км от Страсбурга.
13 сентября 1941 — 28 июня 1942
13 сентября 1941 г.
Рабочая команда в 420 человек прибыла из Гойберга в Нойбург на строительные работы.
Посреди лагеря — открытая площадка с несколькими деревьями сбоку, кругом бараки. Справа, за проволокой, — барак, где живут немцы: охранники и комендант лагеря. Окна у них открыты, через них они бросают окурки. Под бараком их собралось много, их не убирали. И вот с нашей группы двое решили пробраться за проволоку по окурки. Первый пробежал калитку, повернул направо вдоль барака к окуркам. Он добежал уже до цели, а второй вбежал в калитку. В это время в окне против калитки появился комендант лагеря и из пистолета в упор застрелил первого, второй успел возвратиться назад. Убитого вынесли на площадь, вышел комендант.
— Это предупреждение всем. Каждый, кто перешагнет запретную зону (натянутая проволока перед заграждением), будет застрелен без предупреждения.
Погиб еще один, никто не знал, кто он. Распределили всех по баракам, я — в первом.
20 сентября 1941 г.
Вечером, после работы, была разбивка всех по национальности. Перешел в барак № 4 (украинцы).
23 сентября 1941 г.
Вторник. Переносили камни, очищая от них площадку. Десятник ударил ногой в пах. Заплакал от боли и обиды.
27 сентября 1941 г.
Эти дни работал на переноске камней, на песке, в лесу, на переноске рельсов с линии Мажино. Лагерная охрана водит колонну из лагеря на стройку, где всех разбирают десятники стройки, а в конце дня передают обратно охране лагеря.
28 сентября 1941 г.
Воскресенье. Выстроили на плацу весь лагерь. Комендант назначил администрацию лагеря из военнопленных-полицаев, санинструкторов, переводчиков. Введены построения, строевые занятия. Во главе полицаев стал Федька-«Конюх», как его сразу же окрестили. Одет в фуфайку, подпоясан широким ремнем, в сапогах. Видно, был старшиной. Под стать ему подобрались и полицаи. Особенно выделялся один горьковский верзила.
Комендант лагеря застрелил Козлова В., когда он побежал за заграждение по окурки возле барака немцев. Дают буханку хлеба на 4 человека. Ужин — чай и сыр.
5 октября 1941 г.
Воскресенье. Приехал немец с русским переводчиком. Состоялась перепись всех с анкетными данными. Каждому выдали жетон с личным номером, согласно списку. У меня 9173. Сколько времени придется носить его на шее?
Обед — брюквенный суп, ужин — немного супа с брюквой и картошки. На завтрак — хлеб и мед. Выменял за третью часть пайки хлеба и мед теплые портянки из попоны. Несчастные 200 грамм — и те не съешь, как надо. Другие еще меняют хлеб на курево.
6 октября 1941 г.
Ночью в нашем бараке умер Андрей Онищенко из Черниговской области. На линейке комендант обратился к пленным.
— Откуда умерший?
— С Украины, с Черниговщины!
— На похороны надо 10 человек с барака украинцев. Похороните возле лагеря, в лесу.
В число десяти попал и я. Андрея, одетого в тряпье, положили на плащ-палатку и понесли за лагерь. Там уже была вырыта могила. С нами были немецкий солдат-охранник и французский военнопленный, врач-поляк лагерного лазарета, которому немцы поручили возглавить похороны. Он выступил с прощальной речью над могилой.
— Друзья! Мы сегодня хороним вашего друга и товарища. Он умер от голода и болезни, позабытый всеми, далеко от Родины, от родных. Никто не узнает о его смерти и его могиле. Он — пропавший без вести, как и все вы. Вас ждет эта же участь, если вы не сплотитесь здесь и не будете держаться единой семьей. Я и вы — разные по классу. Я польский помещик, подданный Франции. Вы — русские, жили при советской власти, воспитывались в другом духе. Но здесь, над могилой, мы равны. Мы — военнопленные, оторванные от Родины. Ваш народ и мои народы — народ Польши и приютивший меня народ Франции — ведут жестокую борьбу против фашизма. Не падайте духом, не унижайтесь перед немцами, не собирайте грязь и объедки, ибо вы будете болеть и погибнете. Будьте мужественны!
Он говорил по-польски, выливая свою душу перед нами, и слезы потекли из его глаз. Я разобрал все его слова.
Андрея опустили в яму. Укрыли тряпьем. Каждый бросил по горсти земли. Загорнули (засыпали — ред.) яму, сделали небольшую могилку и вернулись в лагерь. Немец-охранник стоял невдалеке и не мешал нам хоронить товарища. Первый умерший в лагере (не считая двух застреленных). А сколько будет еще! Каким по счету окажусь я?
12 октября 1941 г.
Прошедшие дни работал в лесу и на песке. 8 октября был у доктора, он дал пилюли и полоскания. 9, 10 и 11-го копал ров для водопровода. Десятник и конвой хорошие — не бьют, не гонят. Табак, что достаю, меняю на хлеб, сыр, маргарин. Сегодня дали буханку на троих. Постирал белье, чтобы виднее были вши. Тяжелые, томительные дни. Разные слухи о капитуляции Красной армии. Сын Сталина Яков — тоже в плену.
14 октября 1941 г.
Вчера бросился под поезд Лиходеев с Николаевской области. С ним я жил в одной землянке в лагере Билефельд. Работаю на водопроводе. Утром морозы, холодно.
15 октября 1941 г.
Мне исполнилось 20 лет. Корчевали пни в лесу. Погода плохая, то дождь, то солнце. Кормить стали хуже. Обед — суп из брюквы и картошки, ужин — чай и хлеб с маргарином. Выдали маленькие портянки, сам пошил рукавицы.
25 октября 1941 г.
Пришли с работы поздно. Намерзлись. А в бараках все перевернуто вверх дном. Был обыск. Растормошили постели. На полу — стружки из матрасов, бумаги. Возле своей койки вместе со стружкой нашел мои дневниковые листочки, которые я прятал в матрас. Листочки делаю из бумажных мешков для цемента. Из этих же мешков выдергиваем белые нитки, чтобы что-то зашить, залатать. Собрал листочки и снова спрятал в матрас. При обысках отбирают ножики, ложки, все металлическое. Ввели в обиход арест и карцер.
26 октября 1941 г.
Утро. Вставать не хочется — в бараке холодно. Вчера уснул поздно — вел войну со вшами. А их столько — в воротниках, в одежде, всех не переберешь. Слезаю со вторых нар, тормошу товарища внизу. Вчера вечером он допоздна азартно играл в карты. Тормошу — не шевелится. Наклоняюсь к нему, беру за руку — холодная, он мертв. Столпились возле него. Никто толком не знает, кто он, откуда родом. Умер — пропал человек без вести. Открыли барак. Вынесли его в мертвецкую лазарета лагеря. После построения несколько человек отвезут его на кладбище, в ближайшую деревню, где отведено место для наших лагерных, куда перехоронили и Андрея, первого умершего. Там уже немало собралось побратимов.
Дневник прерывается.
Дальше — воспоминания.
Продолжение следует
